БИБЛИОТЕКИ РОСТОВА-НА-ДОНУ
наверх
БИБЛИОТЕКИ РОСТОВА-НА-ДОНУ
5 сентября 2013 года исполняется 120 лет нашему земляку, уроженцу города Новочеркасска – всемирно известному философу Алексею Федоровичу Лосеву (1893-1988).
Этой дате посвящен час поэтического открытия ««Зелень, Синь и Алость мира»: стихооткровения великого философа».
Целевой читательской аудиторией данного мероприятия могут быть учащиеся общеобразовательных и специальных гуманитарных учебных заведений, а также читатели, интересующиеся поэзией.
Целью часа поэтического открытия является формирование представлений о литературном наследии выдающегося философа.
Для оформления мероприятия могут использоваться портрет философа, репродукции картин Н. Рериха, фотоколлаж «Горы Кавказа», электронная презентация ««Зелень, Синь и Алость мира»: стихооткровения великого философа». В качестве музыкального оформления можно использовать композиции группы «Энигма».
Действующие лица мероприятия: 1 Ведущий, 2 Ведущий, Чтец 1, Чтец 2.
««Зелень, Синь и Алость мира»: стихооткровения великого философа»
час поэтического открытия
(к120-летию философа Алексея Федоровича Лосева: 1893-1988г.г.)
1 Ведущий:
Алексея Федоровича Ф. Лосева называют одним из крупнейших мыслителей XX столетия, «духовидцем», последним мудрецом «серебряного века».
В его философских работах отразились идеи русских религиозных философов начала XX века, а также собственные оригинальные воззрения на проблемы символа, мифа, диалектики художественного творчества.
Будучи еще совсем молодым человеком, Лосев проявил себя как зрелый ученый, оригинальный мыслитель. Он был лично знаком с крупнейшими отечественными философами, составившими цвет серебряного века: С. Н. Булгаковым, Н. А. Бердяевым, И. А. Ильиным, П. А. Флоренским. Уже в 20-е годы имя Лосева было известно за рубежом, его считали одним из самых перспективных русских философов. В 1930 году Лосев издает свое знаменитое «восьмикнижие» – программные философские работы, среди которых известные ныне каждому просвещенному человеку сочинения «Античный космос и современная наука», «Диалектика мифа», «Философия имени». Не миновала Алексея Федоровича участь тех, кто стал жертвами сталинских репрессий. Он был арестован, прошел лагеря. Драматическую судьбу Алексея Федоровича разделила его супруга Валентина Михайловна: она так же, как и он, прошла ад сталинских лагерей. Духовный подвиг этой удивительной женщины трудно переоценить: в 1929 году Валентина Михайловна вместе со своим мужем тайно приняла монашеский постриг. После освобождения А. Ф. Лосев был восстановлен в гражданских правах и продолжил научную деятельность. Главный труд его жизни – шеститомная монография «История античной эстетики», за которую ученый был удостоен Государственной премии СССР. Это грандиозное сочинение является бесценным кладезем идей для российских и зарубежных ученых.
2 Ведущий:
А.Ф. Лосев был разносторонней творческой личностью. Кроме философских работ, он являлся автором произведений изящной словесности: его перу принадлежат повести, рассказы и даже роман. Однако литературно-художественное наследие Лосева до сих пор остается в тени.
Практически неизвестно широкой публике поэтическое творчество философа. В то же время сам ученый признался однажды: «Лосев немыслим без стихов». И это самооценка дает дополнительный стимул к литературному исследованию, благодаря которому становится ясно, что без стихотворных произведений великого ученого нельзя составить полное представление о его духовном наследии.
1 Ведущий:
Прежде чем говорить о стихотворчестве Лосева, необходимо вспомнить о его поэтических предпочтениях, которые, безусловно, повлияли на семантико-стилистическое пространство его поэтического мира.
Алексей Федорович, разумеется, любил и отлично знал русскую классическую поэзию. Особенно значимы были для него имена М. Лермонтова и Ф. Тютчева. Любил он стихи В. Соловьева, И. Анненского. Из символистов особенно ценил В. Иванова и З. Гиппиус. Вообще, именно символизм стал на всю жизнь для Лосева основой миропонимания и творчества.
Дошедшие до нас стихотворения Лосева делятся на два цикла: «кавказский» и «дачный».
Первый навеян путешествием ученого с женой, Валентиной Михайловной, на Кавказ. Эту поездку Лосевы совершили в 1932 г после освобождения из лагерного заключения. Второй цикл связан с жизнью в подмосковном дачном поселке Кратово, где Лосев с супругой вынуждены были снимать комнату в 1941-1943 годах, поскольку их московский дом был разрушен немецкой бомбой.
2 Ведущий:
Обратимся к «кавказскому» циклу, который включает 7 стихотворений.
Первое впечатление, которое можно составить об этих произведениях: многокрасочность, экспрессивность, разнообразие изобразительно-выразительных средств.
По поэтической интонации, лексическому своеобразию, обилию поэтической орнаментовки (стихи буквально перенасыщены метафорами, гиперболами, сравнениями, эпитетами, олицетворениями, риторическими обращениями и вопросами) эти тексты напоминают торжественные оды М. В. Ломоносова.
Например, лексика «кавказского» цикла чрезвычайно богата старославянизмами (алканье, зрак, огнь, омрак, первина, раздранье, рушенье, свиденье, сребро, сей и т.д.).
Сравним…
Чтец 1:
Являют зрящей грезе лик
Верховных таинств мирозданья:
Сего рушенья зрак велик
И солнцезрачен огнь рыданья;
(Лосев «Койшаурская долина»)
Чтец 2:
Там огненны валы стремятся
И не находят берегов,
Там вихри пламенны крутятся,
Борющись множество веков;
Там камни, как вода, кипят,
Горящи там дожди шумят.
(Ломоносов «Утреннее размышление»)
1 Ведущий:
Важно заметить, что построение художественной реальности у Лосева следует рассматривать в тесном взаимодействии с его философским учением, особенно с работой «Диалектика мифа».
Лосева принято называть философом мифа, именно ему принадлежит предельно лаконичная, точная, сущностная дефиниция этой универсальной категории: «миф есть чудо». Согласно лосевскому учению, мифом может являться буквально все. Жизнь любого человека, мир, его окружающий, мифологичны. «…решительно все на свете может быть интерпретировано как самое настоящее чудо… мифически-чудесны сами «законы природы» – утверждал философ.
Воззрения Лосева звучат в унисон с идеями таких известных ученых, как Я. Э. Голосовкер, А. Н. Веселовский, мыслителями серебряного века, которые считали, что акт художественного творчества есть сотворение мифа.
Исходя из этого, можно с уверенностью говорить о том, что в стихотворном творчестве Лосев является творцом неповторимой художественной реальности – своего мифа.
2 Ведущий:
Обратимся к «кавказскому» циклу. Главным поэтическим объектом 7 стихотворений является величественная природа Кавказа. Важно помнить, что в основе понимания природы у Лосева лежит пантеистическое мироощущение. Природа в его стихотворениях предельно одушевлена, наделена особой силой, живет своей неповторимой жизнью. Это напоминает философскую лирику Ф. Тютчева. Подобному поэтическому видению способствует своеобразие образной системы. И у Лосева, и у Тютчева основополагающим выразительным средством является метафора.
Из Тютчева:
Чтец 1:
Уж солнца раскаленный шар
С главы своей земля скатила,
И мирный вечера пожар
Волна морская поглотила…
(«Летний вечер»)
Есть некий час, в ночи, всемирного молчанья,
И в оный час явлений и чудес
Живая колесница мирозданья
Открыто катится в святилище небес…
(«Видение»)
2 Ведущий:
Из Лосева:
Чтец 2:
Застыл пучинный вихрь миров,
Одетый в схиму усыпленья,
Приявший сумеречный зов
Седых вериг самозабвенья.
(«Клухорский перевал»)
В пустыне мира, тьме несущей
Рыдает Терек, пьян и скор,
Пыланий рдяных, бездны жгущей
Булатом скованный затвор.
(«Терек в Дарьяле»)
1 Ведущий:
Несомненно, для Лосева метафора – это универсальная поэтическая субстанция, органично связанная с эстетикой символизма и собственно взглядами ученого. Перенасыщенность метафорами мотивировано мифо-поэтическими воззрениями Лосева: все в мире взаимосвязано, каждое явление может быть уподоблено другому. Подобные взгляды были свойственны поэтам серебряного века «Искусство… не само выдумало метафору, а нашло ее в природе … и воспроизвело», – говорил Б. Пастернак.
Метафоры у Лосева отличаются причудливостью и изобретательностью: «склеп вселенной», «рыданий хаоса дитя», «премирных мук изнеможенье», «скитов растерзанного гнева», «злобно-синей полон тьмою», «лиловых сумерек мигрень».
Богатство смысловых оттенков, ассоциативная яркость, образная изощренность – особенности лосевских окказионализмов, которыми пестрит «кавказский» цикл. Такие изобретательные образы, как «солнцезрачен», «снеговершинные», «громоразрывен», «суровоокое», «ало-снежность», «снеговертый», «многобедственный», «огненосный», «эмально-жертвенных», «солнце-лиственных» свидетельствуют о рождении мифа на уровне слова.
Неповторимая жизнь природы в стихах Лосева прекрасна и величественна и может восприниматься двояко: как эстетическая самоценность и как символическая субстанция, переданная через сложную, пышную мифо-поэтическую образность.
Чтец 1:
Сих злоб полетных дыба круч
Взвихрит истомно глубь свидений;
Громоразрывен и могуч
Сей омрак горних риновений.
(«Койшаурская долина»)
И торжество сапфирных льдов,
Веселье царственных лазурей
Под солнцем беловейный зов,
Венец лилово-дымных хмурей.
И огненосный сонм побед
В эмально-жертвенных чертогах,
В разрыве бурь немой обет
На солнце-лиственных дорогах, -
(«У снегов Эльбруса»)
2 Ведущий:
Однако нередко природа предстает как коварная непредсказуемая стихия, опасная для человека.
Например, в стихотворении «Клухорский перевал» читаем:
Чтец 2:
Развалин мира вечный сон
И усыпленная прозрачность,
Снеговершинных жертв амвон
Ткут здесь опаловую мрачность.
1 Ведущий:
Природа – эта та стихия, которая способна поработить человека, поглотить его. Человек бессилен пред ее вечным ликом.
Чтец 1:
Ум льдиной стал, душа немеет,
И дух кристаллится до дна,
И тонкий хлад беззвучно реет,
И тишина, и тишина...
(«Клухорский перевал»)
2 Ведущий:
Грозная сила природы, опасная для человека, передана через сложный метафорический образ: «Растущих бездн и пропастей//Сверкают черные скрижали».
Мотив тотального одиночества человека в огромной вселенной довольно явственен и в лирике Ф. Тютчева. Вспомним следующие известные строки: «И мы в борьбе с природой целой//Покинуты на нас самих…».
Вместе с тем в природе, по мнению Лосева, сокрыта Божественная Истина, Божий замысел о мире. Природа – это большая Книга.
Чтец 2:
И шепчет хладная эмаль
Во сне, в киоте бледно-снежном
Ученье тайное и даль
Умерших весен в утре нежном.
(«Клухорский перевал»)
1 Ведущий:
И самое главное – в величии природы явственно присутствие Бога.
Чтец 1:
В немую синь и в пурпур жил
Бледно-оранжевых раздраний
Здесь Бог когда-то претворил
Лазурность трепетных взысканий.
(«У снегов Эльбруса»)
2 Ведущий:
Именно потому что человек чувствует отблеск божественного в природе, он жаждет раствориться в ней.
Чтец 2:
В синь зарыться хочет ум,
В синеве безбрежной скрыться.
В голубых хрусталях дум
Сердце ищет отрезвится.
(«Зекарский перевал»)
1 Ведущий:
Как известно, Лосеву были близки взгляды символистов. Особенно – ключевая в их мировоззрении Идея двоемирия. Именно поэтому в лосевских стихах вещественная, зримая тварность материального мира является отражением вечного идеального мира. Так в стихотворении «Касарское ущелье» отчетливо заявлена антитеза: с одной стороны, идеальный замысел Божий «Творенья первый светлый день», с другой – нынешнее состояние природы, достаточно беспорядочное и хаотичное.
Чтец 1:
Творенья первый светлый день
Не тмит в душе былых воззваний,
Лилово-розовую тень
Домировых воспоминаний.
Алканья гроз страстных кинжал,
Раздравший Душу мирозданья,
Бытийных туч пожар взорвал
Ущелью этому в закланье.
(«Касарское ущелье»)
2 Ведущий:
Присутствует в поэзии Лосева и важнейший для символистов образ Вечной Женственности, Софии, который у Лосева зовется «Мать миров». Именно «Мать миров» является той созидающей силой, которая привносит в стихийность природы отблеск божественной гармонии.
Чтец 2:
В лазури чистой ало, нежно,
Под солнца звон колоколов,
В тебе ликует белоснежно
И всепобедно Мать миров.
(«Казбек»)
1 Ведущий:
Большую роль играют в «кавказском» цикле цветовые образы. Цвета здесь не просто являются изобразительным средством для воссоздания горных пейзажей. Поэтическая цветопись у Лосева несет свою особую семантику.
Мифология цвета и света всегда интересовали Лосева. Об этом он писал в «Диалектике мифа», в работах, посвященных Владимиру Соловьеву. Цвет в «кавказском» цикле выражается разнообразно: с помощью прилагательных (зеленый, коричнево-глубинный), существительных (зелень), глаголов (алеет), причастий (чернеющий), наречий (ало), с помощью метонимий, (черный – «траур мировых держав», белый – «седые вериги»). В семи стихотворениях цикла цветовых обозначений больше сотни. Основные цвета – зеленый, голубой и алый со всеми оттенками. «Зелень, Синь и Алость мира» олицетворяют, по мнению философа Флоренского, а вслед за ним и Лосева, Душу Мира, Вечную Женственность, Премудрость Божию, космическую Софию.
2 Ведущий:
Своеобразно в «кавказском» цикле представлено взаимодействие важнейших для любого лирического текста семантических полюсов – лирического субъекта и объекта. Именно эти взаимоотношения тесно связаны с поэтической концепцией.
1 Ведущий:
По мнению некоторых исследователей, для понимания скрытого подтекста «кавказского» цикла нужно осознать, что в этих стихотворениях лирический герой достаточно активен.
2 Ведущий:
Весь цикл пронизан темой пути и выбора цели. Лирический субъект стремится к некоему труднодостижимому совершенству: к вершине, к престолу, к свету, прочь от хаоса и смуты бытия. Его путь пролегает над зияющими пропастями и вершинами Кавказа.
Природа Кавказа – лирический объект – перво-пространство, хранящее черты первобытного мира первых дней творения.
1 Ведущий:
Постепенно оказывается, что путь, выбранный лирическим героем, ложный. Престол Божий, который мерещится усталому путнику, – это всего лишь мираж. Добравшись до вершины, он видит не храм, а «пустынно-льдистого титана» («У снегов Эльбруса»), ужасающего, подобно древнегреческой Горгоне. Вместо Бога являются сумасшедший Демиург, хмельной Теург, истукан. Вместо «столпа истины и утверждения веры» – «столп вселикого проклятья» («У снегов Эльбруса»).
Чтец 1:
То сумасшедший Демиург,
Яряся в безднах агонии,
Взметнул миры, хмельной Теург,
Богоявленной истерии.
(«Касарское ущелье»)
Чтец 2:
Очей тут мнится муть и хлад,
Оргийно издавна сверкавший, -
Горгоны исступленный взгляд,
Всех в камень древле претворявший.
(«У снегов Эльбруса»)
2 Ведущий:
Почему же так происходит?
Дело в том, что «снеговершинные» горы Кавказа, являясь, безусловно, как и вся природа, творением Божьим, представляют в то же время некий альтернативный миркокосм – застывший, оледеневший мир в миг грехопаденья.
Чтец 1:
Грехопаденья злой набат,
В туманах зол страстные очи
И леденящий мира глад
В грехах седой вселенской Ночи
(«Койшаурская долина»)
1 Ведущий:
Языческая во всей своей роскоши природа Кавказа (недаром вершины гор сравниваются с алтарями, жаждущими жертвенных приношений), в которой путнику все же не раз мерещится божественная гармония («Зелень рая на земле» – стихотворение «Зекарский перевал»), не способна вместе с тем помочь путнику приблизиться к Богу.
2 Ведущий:
Тема пути к Богу, образ путника, страдальца и постника, идущего прочь от «жизни внешней», ищущего духовного совершенства являются ключевыми и для второго – «дачного» цикла.
1 Ведущий:
Этот цикл с точки зрения поэтического стиля во многом отличается от «кавказского». Торжественная одическая тональность сменяется неспешной элегической исповедальностью. Изменяется лирический объект: вместо величественных кавказских пейзажей – скромный среднерусский ландшафт. Присутствует совсем другая лексика: незначителен пласт высокого «штиля», больше разговорных слов. Более сдержанны изобразительные средства. Например, на 13 стихотворений приходится максимум четырнадцать цветообозначений.
2 Ведущий:
И объясняется это не сменой декораций, а различием эмоциональных переживаний. Внешнее разнообразие «кавказского» цикла сменяется в «дачном» разнообразием внутренним. В этом цикле главное не чувственный, внешний мир, в нем главное – мир духовный. И если в «кавказском» цикле путник совершал метафизическое странствие к Богу, оказавшееся тщетным, ложным, то в «дачном» происходит возвращение к Творцу, внутреннее движение лирического героя «около Бога».
1 Ведущий:
Однако обретение состояния гармонии не есть процесс безоблачный. Об этом свидетельствует очень важное для цикла стихотворение «Зимняя дача в Кратове».
Характерна композиция произведения. Пять первых строф пронизаны негативным состоянием лирического героя: тревогой, печалью, одиночеством, покинутостью. Экспрессивность этого лирического настроения передается через обилие метафорических образов:
Чтец 2:
Лиловых сумерек мигрень,
Снегов пустующие очи,
Печалей мглистая сирень
И бесполезность зимней ночи;
Сверло невыплаканных слез
Жужжащих мертвенность туманов
И клочья вздыбленные грез
Безрадостных оскал дурманов;
2 Ведущий:
Некоторые из этих образов основаны на оксюмороне. Например, «Трескучей жизни мертвый сон». Поэту это необходимо, чтобы привнести в общий контекст тональность некоторой абсурдности окружающей действительности.
Последние две строфы представляют собой выход на новое лирическое настроение, совершенно немотивированное предыдущими строками. Перед нами прием поэтического парадокса (популярный у поэтов серебряного века, например, у Ходасевича, Цветаевой). В 6 строфе вдруг возникает позитивный образ (явная антитеза предыдущим образам) благостного идиллического покоя.
Чтец 1:
Уютно зимним вечерком
Смотреть на милую избушку.
На живописный бурелом,
На сосны леса, на опушку.
1 Ведущий:
В последней строфе образ дачного домика заявлен как символический, как некий архетип покоя, отдохновения, заложенного в сознание с самого детства.
Чтец 2:
Картинку эдакую нам
Давали в детстве с букварями...
Вот почему на радость вам
И тут всплыл домик под снегами
2 Ведущий:
В «дачном» цикле обращает на себя внимание удивительный синкретизм: образ путника переплетается с традиционным в символизме образом Вечной Женственности. В данном случае это не Мать Миров, не светоносная София, а странница, слабая, измученная, истомленная. Образ Вечной Женственности в стихотворениях «Странница», «Оправдание» многолик: это и вечная Невеста, и Подруга, и Сестра, и Мать и Дитя.
Чтец 1:
Верная ты и единая, мать благодатная,
Ты и невеста моя и дочурка любимая.
(«Странница»)
Ребенок, девочка, дитя,
И мать, и дева, и прыгунья,
И тайнозритель, и шалунья,
Благослови, Господь, тебя.
(«Оправдание»)
1 Ведущий:
Прообразом героини ключевых для цикла стихотворений стала жена А. Ф. Лосева, Валентина Михайловна, разделившая с ним лагерные муки, годы изгнанничества, несущая вместе с Лосевым нелегкий крест тайного монашества.
Именно в стихах, обращенных к Ней, чистой и безгрешной, посланной для того, чтобы указать дорогу к спасению, возникает столь значимый для Лосева образ Родины – не земной, а небесной:
Чтец 2:
Ласковы очи твои и печальны и знающи.
В них мою вечную родину зрю. О, родная ты,
О, бедная ты и несмелая, незащищенная!
(«Странница»)
2 Ведущий:
Вообще цикл «дачный» наиболее лиричный, исповедальный. В нем ощущается трансформация, рост Лосева-поэта. Он откровенно размышляет о себе, своем предназначении. Так, в стихотворениях «Оправдание», «У меня были два обрученья»присутствуетлирическое размышление о приоритетном значении в жизни лирического героя Интеллекта, о прерогативе духовной, умственной жизни.
Чтец 1:
Страстей безумно-кровяных
Была стезя нам непонятна.
Была лишь жизнь ума нам внятна,
Видений чистых и живых.
Ум не рассудок, не скелет
Сознанья духа и природы.
Ум - средоточие свободы,
Сердечных таинств ясный свет.
Ум - вечно-юная весна.
Он утро юных откровений,
Игра бессменных удивлений.
Ум не стареет никогда.
(«Оправдание»)
1 Ведущий:
В «дачном» цикле ощущается стилистическая отточенность: более совершенны, мастерски выписаны образы, уходит экспрессивная расплывчатость, для создания точности и богатства образа поэт не боится прибегнуть к разговорной и даже сниженной лексике. Появляется пастернаковская глубина, выпуклость, осязаемостьпоэзии. Например, стихотворение «Весна в Кратове»
Чтец 2:
Чахотка солнца и тепла,
Бездарной спеси туч тенета
И слабоумие гнилья,
И злость сопливая болота:
2 Ведущий:
Поэтическое творчество Лосева – это, безусловно, та тема, в которой заложен немалый смысловой потенциал.
Несомненно, данную тему возможно рассматривать в нескольких наиболее актуальных литературоведческих аспектах.
Предлагаю возможные варианты:
v Поэзия Лосева в контексте мифопоэтических воззрений серебряного века (сопоставление с творчеством А. Белого, А. Блока, М. Цветаевой и т.д.).
v Образ Кавказа в творчестве А. Лосева, М. Лермонтова.
v Метафора как смыслообразующая составляющая мифопоэтического мировидения Лосева.
v Архетип дороги и путника в поэзии А. Лосева.
v Общие и отличительные черты образа Вечной Женственности в произведениях А. Лосева, А. Блока, В. Соловьева.
Список литературы
Кравченко Марина Валерьевна,
главный библиотекарь
организационно-методического отдела
Центральной городской библиотеки им. Горького
МБУК Ростовская-на-Дону городская ЦБС.
Приложение
Стихи А. Ф. Лосева
КОЙШАУРСКАЯ ДОЛИНА
Грехопаденья злой набат,
В туманах зол страстные очи
И леденящий мира глад
В грехах седой вселенской Ночи
Являют зрящей грезе лик
Верховных таинств мирозданья:
Сего рушенья зрак велик
И солнцезрачен огнь рыданья;
Сих злоб полетных дыба круч
Взвихрит истомно глубь свидений;
Громоразрывен и могуч
Сей омрак горних риновений.
Но лава понятийных бед
Зеленой тишью зацветает,
И водопадных слав завет
Рекою мирной сребрно тает.
Пасутся мирные стада
В долине тихой, благодатной,
И мягко стелятся года
Счастливой жизни, беззакатной.
Ты спросишь, тайно осиян,
Зовомый гулом откровений,
Под Млетским спуском обуян
Бытийных заревом томлений:
Не заново ль вся красота,
Горений девственных первина?
Не заново ль твоя мечта,
О, Кайшаурская долина?
КЛУХОРСКИЙ ПЕРЕВАЛ
Стезя над бледностью морен
Зовет на этот склеп вселенной.
Шагаю по снегу, и - тлен
Впиваю смерти сокровенной.
Застыл пучинный вихрь миров,
Одетый в схиму усыпленья,
Приявший сумеречный зов
Седых вериг самозабвенья.
Развалин мира вечный сон
И усыпленная прозрачность,
Снеговершинных жертв амвон
Ткут здесь опаловую мрачность.
Бесславен, мним здесь солнца свет,
Утесов тут бесстрастны ковы,
Ледник здесь в призрачность одет
И пропастей безмолвны зовы.
И в талом озере покой,
Над бирюзою волн прохладно,
И льдинки с снежной синевой
Плывут неслышно, безотрадно.
И шепчет хладная эмаль
Во сне, в киоте бледно-снежном
Ученье тайное и даль
Умерших весен в утре нежном.
Ум льдиной стал, душа немеет,
И дух кристаллится до дна,
И тонкий хлад беззвучно реет,
И тишина, и тишина...
ЗЕКАРСКИЙ ПЕРЕВАЛ
В безднах сине-голубых
Злато солнце брызжет слезно
И в опалово-пустых
Небесах томится грезно.
В синь зарыться хочет ум,
В синеве безбрежной скрыться.
В голубых хрусталях дум
Сердце ищет отрезвится.
Здесь распалось бытие,
Даль разымчивая зрится:
Тело Вечности сине
Если в даль от Света мчится.
Но алеет синева,
Следу дня предвозвещая:
Так и Вечность исперва
Заалела, к Свету тая.
Путь - в зеленых кружевах,
Золотисто-изумрудный.
В первозданных бытиях
Был такой восход нетрудный.
Зелень рая на земле
В снах Зекари взвивно млеет,
Цвет зеленый - в Вечной Мгле,
Что вкруг Света юно реет.
В легких, рыжих небесах
Новозданного эфира
О, отри слезу в очах,
Зелень, Синь и Алость мира!
КАЗБЕК
Вершины снежной взлет крутой,
И розоватый, и огнистый,
На синеве торжеств немой
Почил в надвременности мглистой.
Рыданий хаоса дитя,
Премирных мук изнеможенье,
Ты, в грезах нежность обретя,
Царишь, как Божие веленье.
В лазури чистой ало, нежно,
Под солнца звон колоколов,
В тебе ликует белоснежно
И всепобедно Мать миров.
ТЕРЕК В ДАРЬЯЛЕ
В пустыне мира, тьме несущей
Рыдает Терек, пьян и скор,
Пыланий рдяных, бездны жгущей
Булатом скованный затвор.
И глыбы космоса над ним
Висят чернеющим распятьем,
И он бездомно одержим
Вселенской плоти язв заклятьем.
О, трудных снов и бунт, и дурь,
И пыл, и скука, и тревога,
О, ты, Дарьял, теснина бурь,
В хмельном раздранье риза Бога.
КАСАРСКОЕ УЩЕЛЬЕ
Творенья первый светлый день
Не тмит в душе былых воззваний,
Лилово-розовую тень
Домировых воспоминаний.
Алканья гроз страстных кинжал,
Раздравший Душу мирозданья,
Бытийных туч пожар взорвал
Ущелью этому в закланье.
То сумасшедший Демиург,
Яряся в безднах агонии,
Взметнул миры, хмельной Теург,
Богоявленной истерии.
У СНЕГОВ ЭЛЬБРУСА
И Тегенекли, и Терскол
Поникли в сумраке долины:
Двугорбый кличет нас Престол
На поклоненье из низины.
Тропою узкой и крутой
Над темно-бронзовою мглою
Манит твой сумрачный покой,
Эльбрус, во сретенье с тобою.
Растет бездонная тоска
Ущелья, никнущего слева,
Чем больше ризница близка
Скитов растерзанного гнева.
Гудит пустая муть очей
Коричнево-глубинной дали,
Растущих бездн и пропастей
Сверкают черные скрижали.
И страсть, и хлад, и тошнота,
И взмыв, и ник, и исступленье,
И дрожь, и счастье, и мечта
И в голове и звон, и мленье -
Обуревают хищно дух,
Для жертв зовя испепелиться,
Лишь ты налево взглянешь вдруг,
Страшись, всходя, не оступиться.
Но что направо? Взлет и взмыв,
Оцепеневший от неволи.
Немотно-злобствующий срыв
Юно-весенне-зрящей боли.
В немую синь и в пурпур жил
Бледно-оранжевых раздраний
Здесь Бог когда-то претворил
Лазурность трепетных взысканий.
Но взглянь еще налево, - вдаль, -
Где за ущельем высь вихрится,
Где бледно-струйная печаль
И сребро-дымно кряж змеится.
Здесь сам Кавказских гор хребет
Темно свинцовой вьется мглою,
В недвижность судорог одет
И злобно-синей полон тьмою.
Здесь светло-темных бурь излом
Окоченел в смарагдных корчах,
И дымно-гневный небосклон
Взволнован в тускло-буйных клочьях.
Здесь крутобоких пик мятеж,
Златисто-блеклые вершины,
Седых хребтов немой кортеж
Бездумно-сребренные льдины.
Здесь траур мировых держав,
Вселенских пасмурность курганов,
И космы гневно-черных глав
Туманно-буйных истуканов.
Здесь мстящих туч застывший гром
И столп вселикого проклятья.
Здесь снеговерхий бурелом
И лед премирного заклятья.
Здесь сумереки алых бурь
Рыдают в палевых туманах,
Массивных судорог лазурь
Грустит извивно в горных станах.
Здесь люто-стремь бытийных волн
Лилово-черной непогоды,
И яро-движью космос полн
Во страстнотерпной мгле свободы.
Но вот и Эльбрус засиял
На повороте дебри тенной
И серебристо засверкал
Во мгле беззвучной и нетленной.
Пустынных слав и звон, и рев,
Суровоокое сиянье
И перламутровый покров,
Заткавший синее зиянье,
И торжество сапфирных льдов,
Веселье царственных лазурей
Под солнцем беловейный зов,
Венец лилово-дымных хмурей.
И огненосный сонм побед
В эмально-жертвенных чертогах,
В разрыве бурь немой обет
На солнце-лиственных дорогах, -
О, здесь торжественный покой
Всемирственного благородства,
Самодавленья мощь и строй
И жребий в небе первородства!
Не мни, однако, путник мой,
Наивных грез о, друг привычный,
Перевести Эльбрус святой
На свой язык, для всех обычный.
Сей проблеск сущных бездн - угрюм
И лют, и дик, и бесполезен,
В голубизне массивных дум
И всемогущ, и всеблаженен.
Сей недр существенных разрыв
Восстал наивно и бездушно,
Как светлых душ и казнь, и взрыв,
Испепеленных равнодушно.
Сей отсвет жертвенных глубин,
Пустынно-меркнущих печалей,
Сей необорный исполин
Загубленно-тревожных далей,
Сей перламутр, сапфир, лазурь,
Эмаль, лиловость, беловейность.
И льдистый бред, и омут бурь,
И парчевая ало-снежность, -
О, все взвилось тут в ночь невзгод
Из плоти трепетных созданий,
Замерзшей в девственный сугроб
Среди эфирных злых лобзаний.
Пухово-бархатных снегов,
Суровых светов грусть немая
Сверлит о гибели веков
И об изгнании из рая.
Здесь кто-то жребий мук приял,
И слышен чей-то стон унылый.
Здесь кто-то плакал и рыдал
И проклинал перед могилой.
Очей тут мнится муть и хлад,
Оргийно издавна сверкавший, -
Горгоны исступленный взгляд,
Всех в камень древле претворявший.
Но - нет, теперь уж никого,
О стародавнем все забыто.
И - только хладное сребро
Очам испуганным открыто.
Сияет пурпур на заре
Пустынно-льдистого титана.
Мрачатся бурями во мгле
При вьюге очи истукана...
И простота, и юность лет,
Гостеприимная прозрачность,
И светлый, радостный привет,
И примирившаяся ясность...
И торжество, и гул побед,
И мягко-мудрые седины,
И мощь, и снеговертый свет
В лазури солнечной пучины...
Эльбрус - незлобив и любим,
Наивен, мил и беспорочен,
Общедоступен, изучим,
Ничем земным неозабочен...
Вот, вот - Эльбрус святой,
Он, тайна плоти изнемогшей
И слав нетленных глубиной
Немых печалей слово родшей.
ЗИМНЯЯ ДАЧА В КРАТОВЕ
Лиловых сумерек мигрень,
Снегов пустующие очи,
Печалей мглистая сирень
И бесполезность зимней ночи;
Сверло невыплаканных слез
Жужжащих мертвенность туманов
И клочья вздыбленные грез
Безрадостных оскал дурманов;
Трескучей жизни мертвый сон,
Бессонных фильмы сновидений
И почерневший небосклон
Ума расстрелянных радений, -
Здесь тускло все погребено,
Гниет послушно и смиренно,
И снегом все заметено
Для мира тлеет прикровенно.
И дачка спит под синей мглой,
Под тяжко-думными снегами,
Как бы могилка под сосной,
Людьми забытая с годами.
Уютно зимним вечерком
Смотреть на милую избушку.
На живописный бурелом,
На сосны леса, на опушку.
Картинку эдакую нам
Давали в детстве с букварями...
Вот почему на радость вам
И тут всплыл домик под снегами.
ВЕСНА В КРАТОВЕ
Туманов жиденький простор,
Дождей слезливая шарманка,
Снегов дряхлеющий задор
И бурь пустая лихоманка,
Чахотка солнца и тепла,
Бездарной спеси туч тенета
И слабоумие гнилья,
И злость сопливая болота:
О, импотентная весна,
Ты, вывих мысли неудачной,
Как бесталанно ты скучна,
Как вялый вздор ты мямлишь мрачно!
ПОСТНИК
Твой мрак тревожный и пустой
В обрывах тайн седых печалей
Испепеленною душой
Во сне твоих глубинных далей
Бесславно зришь ты. И глухой
Скалистых круч распятий духа
Безмолвный рев и тайный вой
Когтит твою раздранность слуха.
Но здесь, в пустыне, глад и стон,
Духовный пост изнеможений,
Задушенных вселенных сон
И трудный сон уединений
Являют постнику закон -
Прильнувши страстно-вещим ухом
Артерий мира чуять звон,
Рыданье мира чуять духом.
Рыданье огненных валов
На море тайн светоявленных
Ярит душе набатный зов
Безмолвий сладострастно-бденных.
Под черной твердью вечных дум
Прибой томится желтой пылью,
Ложесн вселенских страстный шум
Взвывая девственною былью.
СТРАННИЦА
Тягостный путь по скалам и камням утомил тебя.
Слабые ноги дрожат и болят изнуренные.
Волосы сбилися, смялся наряд путешественный.
Ликом бледным поникла, от тяжести сгорбилась.
Тельце твое исхудало, родная, истаяло.
Сердцу не в мочь бремена. Твоя грудка измучилась.
Ношу видений своих сберегла ты нетронуто.
Подвиг суровый в пустыне веков твои странствия.
Странница милая! Кончен твой путь многобедственный.
В хижину эту войди и приляг безбоязненно.
Вот изголовье. Укрою тебе я усталые
Ножки. Напиток бодрящий испей. Настрадалась ты.
Радость моя! Тот кров мой убогий твоим будет.
Ласковы очи твои и печальны, и знающи.
В них мою вечную родину зрю. О, родная ты,
О, бедная ты и несмелая, незащищенная!
В сизых туманах предсуществованья ты виделась,
Скорбная, хрупкая, с телом худым и истонченным.
Очи, родная, твои узнаю, истомленные, -
Тающих радостей ток твоего лицезрения.
Верная ты и единая, мать благодатная,
Ты и невеста моя и дочурка любимая.
Благослови своего ты сынишку заблудшего.
В лоно веков приими, на свиданье пришедшая.
КУКУШКА
Пускай поэты воспевают
Звонкоголосых соловьев,
Что в мае трелями сверкают
В ночной душистости садов.
Иные жаворонков любят
За то, что тою же весной
Они мечты напевно будят
В лазури тонущей гурьбой.
Есть ласточек апологеты.
Есть воспеватели орлов,
Несущих гордые заветы
Победоносно-мощных слов.
Но для меня милей кукушки
Не существует ничего, -
Моей тоскующей подружки
Со мною вместе заодно.
Бездомны оба мы, унылы:
Нам не до песен, не до роз.
Весельчакам всегда постылы,
Мы жалим скукой хуже ос.
Нам одинокого рыданья
В углах отверженной тюрьмы
Знакомы жесткие лобзанья
И перезвон душевной тьмы.
Грустит с наивной простотою
Широкошумно вешний пир:
Едва заметною тоскою
Для нас весной пронизан мир,
Жизнь не была тебе укором,
Любви ты обошел тоску,
Ты не валялся под забором:
Ты не поймешь “ку-ку, ку-ку”.
ТРЕВОГА
Тайно ум шумит как лес
Тревогой тонкой.
Жизнь тревожна мглой чудес
Рыдально-звонкой.
Пустотой взмывают дух
Тревог качели.
Лик судеб тревогой вспух,
Что в тьме яснели.
Сердце взвихрила пустых
Тревог туманность.
Льдом тревоги сине-злых
Миров раздранность.
Ждет с тревогой стар и млад
Времен грядущих.
Полн тревоги старой лад
Миров растущих.
Жизнь тревог все бубны ткут
Богоявленных.
Сам встревожен Абсолют
Судьбой вселенных.
Он и есть, на дне бытий,
Сама Тревога.
Он, бродило всех стихий, -
Сама Тревога.
* * *
Тревог предвечных шум и стон,
Туманно-алых ночь гаданий
Провозвещают перезвон
В молчанье стиснутых рыданий.
Тревогой вечно движим мир,
Гадает жизнь слепыми снами,
Раздранных ясностей кумир
Испепелен пустыми мглами.
Дурит бытийственный невроз,
Вселенский вихрь и зной борений.
Не надо дум, не надо слез,
Не надо буйств, не надо рвений.
Надежд земных немеет лира,
Зияет небо пустотой,
Распятый дух на древе мира
Висит бесплодною мечтой...
ОПРАВДАНИЕ
Очей твоих ребячий зов
И тайна ласки неисчерпной
Средь зыбей жизни страстнотерпной
Всемирных плавят зло оков.
Сует не сущих злая брань,
С твоей улыбкой изнеможной,
Лилово тает дымкой ложной,
Предвозвещая скорби грань.
Угрюмых складок бытия
Завеса ветхая спадает.
Священно-тайно воскресает
С улыбкой молодость твоя.
Ты помнишь утро наших лет,
Бесстрастно-детское лобзанье
И молодое трепетанье,
И умозрений чистых свет.
Страстей безумно-кровяных
Была стезя нам непонятна.
Была лишь жизнь ума нам внятна,
Видений чистых и живых.
Ум не рассудок, не скелет
Сознанья духа и природы.
Ум - средоточие свободы,
Сердечных таинств ясный свет.
Ум - жизни чистой кругозор
И славы луч неизреченной,
И лик любви в нас сокровенный,
Ее осмысленный узор.
Ум - тонкость светлой тишины,
Бытийнотворная нервозность,
Он - смысловая виртуозность,
Безмолвий чистой Глубины.
Ум - вечно-юная весна.
Он утро юных откровений,
Игра бессменных удивлений.
Ум не стареет никогда.
Вот ближе роковой предел,
Расплата близится немая...
Чем оправдаюсь, ожидая
Последний суд и мзды удел?
Мы были молоды всегда,
В твоих сединах вижу младость,
Очей ребячливая радость
В тебе не меркнет никогда.
Восторг все новых умозрений
Неистощимою волной
Подъемлет юность нашу в бой
За вечность юных откровений.
Неведом нам другой ответ,
Других не знаем оправданий:
Предел земных всех упований
Нетленный юности обет.
Ребенок, девочка, дитя,
И мать, и дева, и прыгунья,
И тайнозритель, и шалунья,
Благослови, Господь, тебя.
* * *
Страстных видений тайный шум
И сказку юных сновидений
Простосердечно, наобум
Ты вьешь в ажуре умозрений.
А кто же я? Из бурь глухих
Взвился мой путь немых печалей
И потонул во мглах пустых
Изнеможенно-страстных далей.
Но и в премирности ночей
Твой лик мерцал улыбкой зрящей,
В дыбе ж бессонной он моей
Животворит росой целящей.
* * *
Благословенна дружба,
Пришедшая тогда -
Таинственная служба,
Проникшая года.
Над всею жизнью внешней,
Такою, как у всех,
Горел огонь нездешний
Мучений и утех.
О том, чтоб сердце друга
Всходило в небеса.
Само того же луга
Нездешняя краса.
Чтобы не омрачалось
В стране, где зло и тлен,
К чужому не склонялось,
Не ведало измен...
Всю жизнь - на чуткой страже:
Рассветный час и синь,
Когда пролет лебяжий
Над холодом пустынь...
(умная жизнь, ее красота над жизнью холодной).
* * *
У меня были два обрученья,
Двум невестам я был женихом.
Может оба златых облаченья
Запятнал я в безумстве грехом.
Но мои обе светлых невесты
Были нежны так и хороши,
Что они обнялись и вместе
Сохранили мне правду души.
Я пришел возле них, столь же юным,
Как и был, к этой вот седине,
Что еще прикасаются к струнам,
Что еще поклоняюсь весне.
И одна мне дала в моих детях
Несказанную радость отца,
А другая - живую в столетьях
Мысль и мудрость и жизнь без конца.