Родился 15 января 1950 г. в Ростове-на-Дону. Работал на «Ростсельмаше», активно посещал литературную группу при газете «Ростсельмашовец». Участник коллективного сборника «У огонька». Неоднократно печатался в городской и областной прессе, а также в газете «Ростсельмашевец». Издал сборник стихов «Музыка Ничто». Выступал на радио «Эхо Ростова».

* * *

Ведь, если подумать немножко, –

Всё дело в печеной картошке.

Да кто-то, по старой привычке,

Придумал еще электричку.

 

Колючей акации ветки

Цветут возле старой беседки.

Но, если подумать немножко, –

Всё дело в печеной картошке.

 

На кухне чумазый неряшка

Ухлопал любимую чашку.

В машине, скрипучей, как трактор,

Давно барахлит карбюратор.

 

Но, если подумать немножко, –

Всё дело в печеной картошке.

И в пахнущих дымом кроссовках,

С картошкой подпаленных ловко.

 

Нескучный приятель, к тому же,

Немножко обмазанный в луже.

Ведь, если подумать немножко, –

Всё дело в печеной картошке.

* * *

За атакующим мечем

Звезда и логика полета.

Всё остальное не причем,

Оно всё катится в ворота.

 

Прорыв, бросок – о, этот гром

И фимиам рукоплесканий!

Но я в раю совсем ином,

Но я в плену других желаний.

 

Когда устанет стадион

И схлынет шум людской волною,

Тогда мне снится этот сон –

Иду я под руку с тобою.

 

Ты рядом. Вечер там и тут

Огни в ладонях зажигает,

И окон ласковый уют

Дорогу нашу освещает.

* * *

Я в странной местности бродил

В плену неизъяснимой лени,

И незнакомый рай светил,

Бросал невидимые тени.

 

И пролетали надо мной

Неуловимые виденья,

И веял сумрак неземной

Неощутимым настроеньем.

 

Я брел нигде и никуда,

И чья-то песня слух ласкала.

«Оставь мне это навсегда», –

Чуть слышно сердце лепетало.

* * *

Казалось, всё прошло. Казалось, что

свинцовый

Укрыл навек туман сокровища души.

Но нет пощады, нет! Она пылает снова,

И снова рок любви вселенную вершит.

 

О! Я поймаю след от смерти метеора

И в золотой вулкан и в слезы погружу.

И цвет семи чудес вселенского простора,

Весь первозданный гром в перо свое вложу!

* * *

Старый кувшин с паутиной седой

Сбрызну тяжелою мертвой водой,

Чтобы измятая черная медь

Чистою формой могла заблестеть.

 

Этот кувшин из живого истока

Жизнью и сказкой, огнем напою!

Будет ему – сверху всякого срока

Праздновать новую песню свою.

* * *

Разбудил меня опять

Птичий гомон, птичий свист,

Сен-Симон! Пора вставать!

Нам приснился Трубочист.

 

Он по лесенке веселой

Залезал на облака

И у тучки прокопченной

Чистил хмурые бока.

 

Он большой зубною щеткой

Пыль дорожную сметал

И огромной сковородкой

Дым фабричный разгонял.

 

Он из лейки дребезжащей

Вымыл город в летний зной,

Кучу зайчиков блестящих

Разбросал по мостовой.

 

В парке елочкам красивым

Причесал он все иголки

И пучком осенних листьев

Нарумянил ветру щеки.

* * *

Мертвое море. Белый песок.

След одинокий и странный.

Словно бурлак свою душу волок

Вслед за судьбой окаянной.

 

Вдруг надоело топтать эту соль.

Экая Господа милость!

Сбросил веревку он, сбросил он боль,

В море всё это свалилось.

 

Долго стоял он, и всё, что он нёс,

Всё уходило куда-то.

Так и остался он. Так он и врос

Идолом дум непонятных.

* * *

По державной равнине белой,

Разрезая форштевнем лёд,

Черный, медленный, злой и смелый

Ледокол караван ведет.

 

Скорлупою трещат седины

Прокаленного стужей льда.

И глядит пароходам в спины

Проступающая вода.

 

Их немного. Здесь очень хрупко.

Чуть отбился, чуть дрогнул раз…

И глядит рулевая рубка

В зорких стеклах бессонных глаз.

 

Капитан, как всегда, спокоен

Под своею простой звездой.

Сшит, как надо, и ладно скроен

Гладко выбритый волк морской.

 

Всё спокойно. Сквозь белый север,

Не спеша, ледокол идет.

Только где-то глубоко в чреве

Что-то гложет его и жжет.

 

Там, во мраке его утробы,

Недоступный для ласки дня,

Под тяжелой свинцовой робой

Всклочен плазмой притон огня.

* * *

В урагане, в бесстрашном аллюре

Вороного горячий оскал.

В блеске молний, в шипящем ажуре

Точит берег клокочущий вал.

 

В тонких пальцах, увитых перстнями,

Чуть зажато уздечки кольцо.

Дождь змеистыми режет струями

В озаренное гневом лицо.

 

Только трое спешат за царицей

На распластанных в беге зверях.

Под копытами кремень крошится

И дымится, катаясь в волнах.

 

Вдруг, затихло. В разорванной шкуре

Ниспадающих в черное туч

Засветился над сломанной бурей

Красноватый мерцающий луч.

 

Заходила звезда штормовая,

Ненасытную выплеснув страсть.

И, алмазами тихо играя,

Утоленная ночь улеглась.

* * *

Песчинки-звезды, чуть дыша,

Парчу востока расстилали.

Ночные призраки, спеша,

Свои владенья покидали.

 

Средь очарованных руин

Луна по городу бродила,

Как будто старый дряхлый джин

С лампадой бледного светила

 

Забрел в занявшийся пожар.

Но день гудел, он разгорался,

И властелин увядших чар

В тоске растерянной метался:

 

Заря! Твой свет невыносим!

О, роскошь ночи! О, проклятье!

О, гибни день! И вместе с ним

Рассудка нищенское платье!

* * *

Ничком, как в горячке, на белом снегу,

Ничтожною капелькой крови

Ползу по сугробам и лгу себе, лгу

Узором в блистательном слове.

 

Громадой всплывает на небе луна,

И ветер – в глаза леденящий.

А я себе лгу, что приходит она

Вся в белом любви настоящей.

 

А я себе лгу, что я дьявол, что сил

Мне бездну любовь подарила!

А что-то тихонько уходит из жил –

Само вдохновенье не мило.

 

А я себе лгу без крупицы стыда,

Клянусь, что такое возможно:

Разрушить всю эту вселенную льда

Такой же чудовищной ложью.

* * *

Юным пожаром бушует планета.

Гул и цветение сверх всякой меры.

Легкой, блестящей, роскошной кометой

Твой «Мерседес» по стреле темно-серой.

 

Словно и не было тяжести туч,

Всё разъедающих шалостей ветра.

И черно-белых дряхлеющих куч

Больше не будет в пришествии светлом.

 

Как этой роскоши быть навсегда?

В сердце бывают молитвы такие,

В тайне которых – живая вода.

Камни становятся словно живые.

 

Крошечно-нежное что-то такое

Светится в этом пришествии Бога.

Что-то бунтует, не хочет покоя,

Кто-то рисует тебя и дорогу.